Работа американского историка Алек-сандра Раби-новича — плотная, густо насыщенная фактурой политическая история периода от Июльских дней 1917 года до Октябрьского переворота. Главный фокус его внимания — собы-тия в Петрограде и роль в них больше-вистской партии. Этой темой амери-канский исследователь занимается уже больше полувека. Написанная на осно-ве мемуаров, газет, западных архивов (советские были для Рабиновича за-крыты), книга «Большевики приходят к власти» вышла на английском языке в 1976 году. Она встре-тила враждебную реакцию офи-циальной советской исторической науки, так как противоречила догма-тической трактовке истории Октября. С приходом перестройки, однако, книга стала первым переведенным в СССР крупным исследованием революции, исхо-дящим из западной академической среды.

Рабинович описывает революцию не как внезапное событие — переворот или заговор, а как длительный процесс, в ходе которого сцеплялись и двигали исто-рию вперед самые разные, зачастую случайные обстоятельства. Важнейшую роль в этой «революции снизу» играли массы, которые не только использова-лись большевиками для достижения политических целей, но и сами использо-вали их. Во многом рост влияния большевистской партии был обусловлен стра-хом масс рабочих, солдат и крестьян перед реакцией. Сам захват власти в октя-бре был, по мнению ученого, спровоцирован начавшимся наступлением Вре-менного правительства на крайне левые силы. Впрочем, субъективный фактор в революции также имел значение — Рабинович не скрывает уважения к Лени-ну и его лидерским качествам: «Едва ли можно в недавнем историческом про-шлом отыскать пример, более наглядно и убедительно показывающий, какой огромной, даже решающей может быть роль личности в истории».

Внутрипартийная демократия большевиков образца 1917 года, подробно опи-санная Рабиновичем, перекликалась с перестройкой. Различные группировки и организации внутри партии имели свои интересы, мотивы и идеологические устремления, и это сильно отличалось от созданной советской историографией железной когорты исполнителей гениальной ленинской воли. Попутно автор разделывается с рядом историографических мифов поменьше, например о большевистской инициативе в создании Военно-революционного комитета — и о том, что он изначально был предназначен для свержения Временного пра-вительства. Революционная демократия 1917 года не сводилась только к боль-шевикам, которым приходилось прибегать к помощи союзников, например ле-вых эсеров или анархо-синдикалистов. Они не были слепыми исполнителями воли Ленина — для них важнее было защитить советы, комитеты и другие органы от контрреволюции.

«С удобных позиций более позднего свидетеля видно, что те, кто в сере-дине лета 1917 года с такой легкостью списал большевизм как серьезную политическую силу, совершенно не приняли в расчет основные интере-сы, значительную потенциальную силу петроградских масс и огромную революционную притягательность революционной политической и со-циальной программы, предложенной большевиками. Кроме того, этих легковерных людей, несомненно, ввел в заблуждение выходивший из Зимнего дворца поток декретов с жесткими формулировками. Они придавали действиям Временного правительства видимость целе-устремленности, силы и энергии, которыми оно не обладало. Несмотря на пламенную риторику, почти ни одна из основных репрессивных мер, принятых кабинетом министров в тот период, не была до конца претво-рена в жизнь или не дала желаемых результатов».

Виталий Старцев. «Штурм Зимнего. Докумен-тальный очерк» (1987)

Вышедшая к 70-й годовщине Октябрь-ской рево-люции научно-популярная книга Виталия Стар-цева, как сообща-лось в аннотации, была «рассчи-тана на идеологический актив». Однако работа, подробно описывающая «глав-ное событие Октя-брьского вооружен-ного восстания в Петрограде», инте-ресна и сейчас. Несмотря на то что само событие в идеологии страны лишилось своего сакрального статуса, а гигантское панно около станции Лан-ской с маршрутом Ленина в Смольный, упоминаемое Старцевым, сейчас унич-тожено До конца 2000-х торец дома № 2в по Сердо-больской улице рядом со станцией Ланская Выборгского направления был украшен пан-но с изображениями рабочих, солдата и мат-роса, а также маршрута, по которому Ленин добирался до Смольного в ночь на 25 октя-бря со своей последней конспиративной квартиры, находившейся в доме напротив. .

Виталий Старцев был одним из веду-щих предста-вителей так называемой ленинградской школы историков рево-люции, сформировавшейся в 1960-е. Эта группа исследовате-лей, работавших в Ленинградском отделении Института истории АН СССР, опиралась на критическое восприятие источников и стреми-лась к объектив-ному отражению событий. Единственную и постоянную пра-вильность позиции Ленина и курса партии большевиков обязательно надо бы-ло признавать. Однако авторы ленинградской школы излагали также аргумен-тацию и точку зрения оппонентов и конкурентов ленинцев.

Плотная сеть событий, сопоставление мемуарных, документальных и иных свидетельств, поверка их достоверности объективными данными — все это несомненные достоинства книги. Благодаря скрупулезно воссозданной хро-нологии петроградских событий Старцев убедительно показывает инициативу Временного правительства в развязывании военных действий. Работа во мно-гом построена на использовании данных городской географии, почти до ми-кротопографического уровня. Старцев при этом опирался на интервью со сви-детелями и консультации специалистов Эрмитажа, которые даже простуки-вали стены Зимнего дворца. Географические данные, например, дают автору возможность показать: поворот большевиков и их союзников к наступатель-ным действиям вечером 24 октября был вызван тем, что Ленин успел дойти до Смольного с Выборгской стороны именно тогда. Зимний дворец — такой, каким он был в конце октября 1917-го, — становится своего рода персонажем книги, во многом определяющим логику и последовательность действий и обо-ронявшихся, и участников штурма.

«Семь десятилетий миновало с той поры, и сотни художников уже запе-чатлели штурм Зимнего на своих полотнах. Мы видим на них фигуры матросов, солдат и красногвардейцев в позах могучего порыва, гранаты в мускулистых руках, готовые к броску, багровые отсветы на низких темно-серых облаках ночного неба, перекрещенные лучи прожекторов, клубы дыма, вероятно от пушечных снарядов, испуганные фигурки юн-керов, закрывающих лица руками. Таким представляют это событие художники. И они по-своему правы. Так они передают свои чувства зри-телям и решают художественные задачи. Можно восхищаться их рабо-тами, обсуждать, как расположены источники света, как скомпонована картина, как удалось передать в движении и фигурах людей чувства и порыв героев штурма Зимнего. Но нельзя изучать историю по этим картинам. Величие события не умаляется от того, что лучей прожекто-ров, скорее всего, не было над Дворцовой площадью, что гранаты были привязаны к поясам, а не находились в руках. Дымам тоже неоткуда было подыматься. И наконец, у дворца не оставалось уже ни юнкеров, ни „ударниц“. Сказанное выше о художниках полностью относится и к кинематографистам. Рассказывают, что, когда Сергея Эйзенштейна, снимавшего в 1927 году знаменитый фильм „Октябрь“, привели на ме-сто события и показали ему Октябрьскую лестницу, он отказался сни-мать штурм именно на этой лестнице, потому что там трудно было раз-вернуть „массовку“. И он снял движение революционных масс во двор-це по широкой и очень красивой Иорданской лестнице. А она на самом деле вела в 1917 году только в госпиталь! Это новаторство нашего ре-жиссера, ставшего ныне классиком советского кино, повторили затем десятки других режиссеров. И снова и снова бороздили небо лучи про-жекторов, снова дымы поднимались вверх, бежали матросы по Иордан-ской лестнице, повисали неизвестно зачем на главных воротах…»

Генрих Иоффе. «Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов» (1995)

Последняя пока что монография одно-го из осново-положников научного изу-чения контрреволюцион-ного Белого движения в России. Генрих Зиновьевич Иоффе представляет историю револю-ционных потрясений — с начала 1917 года до первых месяцев 1918-го — через анализ действий трех основных политических сил. Ради наглядности крайне левый радикализм персонифи-цируется в фигуре Влади-мира Лени-на — но отнюдь не сводится к ней. Пра-вые, консервативные силы револю-ционной экоси-стемы показаны через деятельность генерала и его сподвижников. Наконец, демокра-тический, умеренно-социали-стический центризм связывается с личностью .

Стоявший перед страной выбор между тремя лидерами не был просто выбором между тремя личностями. Персональные качества и воззрения Керенского, Корнилова или Ленина не являлись единственно важными факторами по срав-нению с общественными и экономическими силами, внешне- и внутриполити-ческими обстоятельствами. Именно они, их сложные соотношения обеспечи-вали различным вождям бо́льшую или меньшую поддержку в политических органах страны, среди восторженных или враждебных уличных толп, от воору-женных людей на фронте или в столице. Все трое лидеров были потенциаль-ными бонапартами, но устойчивую диктатуру удалось создать лишь Ленину — возможно, благодаря изначально вождистскому характеру возглавляемой им партии большевиков.

Лавирование правительственного центра между правыми и левыми ослабляло позиции демократических, умеренных сил. Июльские дни, неудачное воору-женное восстание в Петрограде, казалось, поставили крест на политических перспективах большевиков и других крайне левых. Однако уже в следующем месяце попытка установить военную диктатуру (Корниловское выступление) подорвала веру в правительство как у правых, подозревавших провокацию, так и у левых, которые обвиняли правительственные круги в потворстве Корни-лову. Общество все больше поляризировалось, и демократические силы сла-бели. Свержение Временного правительства и разгон Учредительного со-брания дались большевикам и их союзникам сравнительно легко. Но на по-литической сцене с потерей центристами массовой поддержки остались только неприми-римые противники, крайне правые и крайне левые, и Корнилов схва-тился с Лениным. Революция перешла в . Это был законо-мерный, но не единственно возможный итог.

«Поистине поразительно! Лидер демократии, кумир народа Керенский; Верховный главнокомандующий русской армии, человек, претендую-щий на роль спасителя страны генерал Корнилов; бывший террорист всероссийского масштаба, чуть ли не сотрясавший основы империи Савинков и еще много лиц государственного масштаба путем сложных политических комбинаций возводили структуру, способную, по их рас-четам, остановить развал огромной страны, предотвратить ее дрейф в пропасть…
Но является некий В. Львов, человек, у многих вызывающий „пони-мающую“ улыбку, мечется между Зимним и Ставкой, ведет ни к чему и никого не обязывающие переговоры… Потрясенный лидер демокра-тии, премьер-министр допрашивает Верховного главнокомандующего как провинившегося поручика в полицейском участке, тот отвечает ему что-то не вполне вразумительное. И структура, столь тщательно возво-димая во имя спасения страны, рушится с быстротой карточного до-мика».

Владимир Булдаков. «Красная смута. Природа и последствия революционного насилия» (1997) В 2010 году вышло второе издание, распух-шее почти до тысячи страниц за счет привле-чения новых источников, но основные аргу-менты автора мало изменились.

Книга Владимира Булдакова написана скорее в жанре эссеистики, чем как академическая работа. Однако за эпа-тажностью словесного воплощения стоит скрупулезное исследование. Булдаков стремится разобраться в пси-хологии революции, опираясь на бога-тые и разнообразные источники. Они позволяют Булдакову описать формы революционного насилия, которое он считает порожденным прежде всего Первой мировой. В условиях распада патерналистской имперской системы маргинализированные массы (толпа, чернь, охлос) были одержимы полити-ческим психозом, который, по мнению исследователя, создал «истероидную полифонию революции».

Именно революция с ее ломкой огра-ничений позволяет раскрыться вар-варской природе человека, особенно человека толпы. В период черного пере-дела, общинной революции в деревне, когда за запаханную полоску спорной земли вся семья убивала соседа вилами и топорами, это был «нравственный вывих растащиловки, типичной для психопатологии революции». Жестокие убийства офицеров в армии и на фронте, особенно многочисленные в первые дни Февраля, вполне могли иметь рациональную мотивацию: убивали за по-пытки сопротивления, нападали на обладателей немецких фамилий, в которых видели изменников. Но зачастую расправы, в которых участвовали толпы, переходили в проявления «массового исступления или уголовного куража».

«В сущности, природа смуты одна — психоз бунта, вызванный бытовой болезненностью ощущений несовершенства власти. Теперь методом жутких проб и ошибок отыскивался идеал, точнее его видимость. При этом принять желаемое за действительное было тем легче, чем ощутимее были жертвы».

. «Символы власти и борьба за власть. К изучению политической культуры российской революции 1917 года» (2012)

«Революцию нельзя понять без изу-чения полити-ческих символов эпо-хи», — утверждает профессор Евро-пейского университета в Санкт-Петербурге Борис Колоницкий. И на множестве живых и ярких при-меров из документов, писем, литера-туры, мемуаров и прессы показывает роль символиче-ских аспектов револю-ции 1917 года. Символы служат иссле-дователю «своеобразными ключами для ин-терпретации» ее политической культуры. Иногда они выступали инди-катором массовых настроений, иногда использовались как инстру-мент в борь-бе за власть, а порой и сами могли про-воцировать политические конфликты.

Стихийно возникавшая борьба вокруг символов, например выступления ниж-них чинов против «золотопогонников», использовалась войсковыми комите-тами и советами для мобилизации сторонников. Символы, такие как песни, служили и для формирования массовой политической культуры. Их влияние делало политику доступней, чем даже популярные пропагандистские мате-риалы. Ну а старые имперские символы — герб с короной, гимн «Боже, царя храни!» и т. п. — однозначно отвергались революцией, свергнувшей династию Романовых. Приверженность «устаревшим» государственным символам вызы-вала острые конфликты: известны, к примеру, многочисленные случаи убийств солдатами и матросами офицеров, которые не желали отказываться от пого-н. Восстановление Временным правительством старых символов, таких как военно-морской флаг, воспринималось «носителями революционной полити-ческой культуры» как реакционная деятельность.

На смену царским флагам и гимнам, названиям кораблей и наградам пришли не какие-то либерально-демократические символы, казалось бы естественные при буржуазно-демократическом характере Февраля. Это были символы рево-люционного, социалистического подполья — красные флаги, «Марсельеза», «Интернационал». Даже консервативно настроенные политики и военные, например военный министр Александр Гучков или генерал Лавр Корнилов, ходили с красными бантами. Доминирование таких знаков с характерным для них языком классовой борьбы и гражданской войны помогало усилению крайне левых перед Октябрем, поскольку большевики и другие сторонники революционного максимализма воспринимались как законные носители революционной культуры.

«В 1917 году политическая революция переплеталась с революцией религиозной. В этих условиях революционные символы, язык револю-ции проникали в жизнь Российской православной церкви и активно использовались во внутрицерковных конфликтах противоборствую-щими группировками. Оборотной стороной политизации религиозной жизни стала особая сакрализация политики, сакрализация революцион-ных символов. Для многих сторонников революции, придерживавшихся разных политических взглядов, они становились священными симво-лами. Но в то же время и для противников революции политическая борьба, и в частности борьба с революционной символикой также при-обретала глубокий революционный смысл».

«Критический словарь русской революции: 1914-1921» (2014) / «Critical Companion to the Russian Revolution 1914-1921» (1997)

Список авторов этого фундаментально-го труда — своего рода справочник, кто есть кто в исследова-ниях русской рево-люции: в нем полсотни специа-листов из разных университетов, научных школ и стран. Эта исследовательская среда возникла во многом благодаря начавшейся в Ленинграде в 1990 году серии международных коллоквиумов по проблемам истории революции, участники которых и создали «Крити-ческий словарь».

Книга изначально вышла на англий-ском языке в 1997 году, а для последо-вавшего через некоторое время рус-ского издания была несколько допол-нена и переработана авторами. Вопреки заглавию, это не столько словарь, сколько аналитический справочник, представляющий взгляд ведущих мировых специалистов по русской революции на ее отдельные аспекты (социальные, военные, политические), события (от предпосылок и последствий до отдель-ных поворотных моментов), акторов (общественные, религиозные и этниче-ские группы, политические партии, институции и пр.) и индивидуальных дея-телей. Статью о Ленине, например, написал автор двухтомной научной биогра-фии вождя большевиков Роберт Сервис. О фабрично-заводских комитетах — один из ведущих мировых специалистов по рабочему движению в революцион-ной России Стив Смит. События, связанные с переходом Советской России к нэпу, обрисовал Сергей Яров, автор нескольких монографий по началу 1920-х годов.

При этом «Критический словарь» не претендует на то, чтобы закрыть тему. По словам соредактора Эдварда Актона, одна из целей работы — «выявить границы нынешних знаний, вопросы, остающиеся без ответа, задачи для буду-щих исследований».

«Постижение русской революции требует… не только знания основных событий, партий, институтов и деятелей, описание и анализ которых ведущими исследователями составляют основную часть этого тома, но также и усилия, направленного на вскрытие смысла надежд и разо-чарований, боли и гнева — постоянных спутников революционных перемен. Эти субъективные ощущения не только соединяли психологи-ческие и физические проявления жестокости и зверств с разным соци-альным и политическим напряжением в обществе; они играли значи-тельную роль в переходе от конфликта к действию; они также прида-вали событиям и действиям свое особое (и часто противоречивое) зна-чение, которое зачастую не очевидно, и даже не засвидетельствовано каким-либо регулярным способом».

Уильям Г. Розенберг. « Интерпретируя русскую революцию» // «Критический словарь русской революции»

Символы Революции. November 6th, 2017

Здравствуйте уважаемые.
Завтра у нас "красный день календаря" :-) Кто бы что не говорил - но 100 лет это дата, посему завтра весь день буду постить по поводу Октябрьской революции (ну или переворота, если Вам так больше нравится). Так что готовьтесь:-))
Ну начну я уже сегодня.
Те, кто жил в СССР, те помнят, что 7 ноября был одним из самых главных праздников в стране. Гораздо более значительным чем 1 мая, или даже День Победы. Да, было и такое:-))
Но, удивительное дело, знаков-символов,связанных с этим праздником было не так уж и много.
Давайте вспомним о них.

Итак, первым и главным был крейсер "Аврора" . Не совсем понятно, почему именно так случилось, если честно. Вот решили, что символом будет именно "Аврора" и все тут:-)) Хотя осенью 1918 года крейсер даже планировали затопить в фарватере в районе Кронштадта, чтобы потенциальные корабли интервентов не пробились к Петрограду. Обошлось.

Активно его начали продвигать как символ Революции после 1927 года. Хотя корабль был еще на ходу и участвовал в походах, в том числе и заграничных. Хотя корабль устарел, и к 1941 году «Аврору» планировали исключить из списков флота, но осуществлению этого помешала война.
Корабль находился в Ораниенбауме и участвовал в обороне города. 130- миллимитровые орудия были сняты с корабля и установлены как отдельная батарея (артбатарея «А»), а судно выполняло роль пункта ПВО. И надо сказать, де-факто немцы корабль практически потопили.

В августе 1944 года было принято историческое решение. Исполнительный комитет Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся принял постановление, по которому «Аврору» надлежало установить у Петроградской набережной в качестве музея-памятника истории флота и учебного блокшива Ленинградского Нахимовского военно-морского училища. Корабль подняли, почистили и отбуксировали на место. Там он и стоит по сей день, если не считать 2 ремонтов в 1984 году и в 2014 году. И если честно, от "Авроры" почти ничего не осталось.

Еще один интересный момент - 22 февраля 1968 года указом Президиума Верховного Совета СССР Краснознамённый крейсер «Аврора» был награждён орденом Октябрьской Революции, став единственным в стране дважды орденоносным кораблём. Причем на ордене изображён сам крейсер:-)))

Красная гвоздика .
Еще один символ, который везде и всюду присутствовал на этом празднике. На открытках, в кино, на манифестациях и парадах. Даже в петличках первых лиц государства в этот день можно было видеть именно этот цветок.

Я всегда думал почему так? И скорее всего, это аллюзии на другой символ, который присутствовал в 1917 - красный бант. Ибо революционно настроенные личности носили или красные ленточки, или красный бант. Причем второй был предпочтительнее. Так было и в Февральскую Революцию, причем доходило до маразма. Когда с красным бантом во главе Гвардейского флотского экипажа по улицам дефилировал....двоюродный брат императора великий князь Кирилл Владимирович.Тот самый, кто в 1924 году, в эмиграции, провозгласил себя Императором Всероссийским Кириллом I,и чьих дочь и внука мы постоянно видим у нас в стране как якобы претендентов на гипотетический престол.

В позднесоветские времена бант был не совсем в моде, зато гвоздики стали серьезной символикой. Хотя и банты вешали. Некоторые даже много. Как, например, Черненко:

Революционные матросы . Куча фильмов, показывающих и рассказывающих нам о том, что революцию делали матросы. Каноничный образ был примерно такой:

Но дело в том, что 80% матросов были приверженцами анархизма, и никак не могли быть причислены к сторонникам большевиков. Просто была буча, и они в ней поучаствовали. И уж точно нельзя сказать,что они были единственный революционной силой в городе. Ибо большое число сухопутных войск Петербургского гарнизона, в том числе лейб-гвардии Литовский полк, поучаствовали в мятеже. Но вот сложилось именно так - революционные матросы впоследствии стали одним из главных символов Революции.

Броневик.
Почему это убероружие так ценилось в те времена, я до конца понять не могу:-)

Хотя колеса, какая-никакая броня и пулеметы-это ценилось. Особенно в локальных конфликтах. Опять-таки, Ильича весной при возвращении из эмиграции занесло именно на броневечок, с которого он какую-ту фигню нес. "Апрельские тезисы" он изложил вечером с балкона особняка Кшесинской, а не на Финляндской вокзале, как принято считать. Хотя памятник стоит, и даже башню броневика можно заметить.

Вот у народе все и перемешалось в голове:-)

Ну и Смольный . До 1917 года в этом красивом здании, построенном знаменитым Кваренги, располагался Смольный институт благородных девиц — первое в России женское учебное заведение, положившее начало женскому образованию.

Однако в октябре 1917 года институт был переведён в Новочеркасск, после чего в опустевшем здании расположился штаб по подготовке к восстанию большевиков, которым руководил Петроградский военно-революционный комитет. В принципе этот был мозг и сердце всей революции (мятежа). Именно туда с конспиративной квартиры пробирался и Ленин.
В состав военно-революционного комитета вошли представители ЦК, и петроградских и военных партийных организаций партий левых эсеров и большевиков, делегаты президиума и солдатской секции Петросовета, представители штаба Красной гвардии, Центробалта и Центрофлота, фабзавкомов. В составе ВРК было организовано Бюро ВРК, осуществлявшее оперативную работу. В состав Бюро ВРК входили левые эсеры Лазимир и Г. Н. Сухарьков, большевики Подвойский и Антонов-Овсеенко. Во главе Бюро ВРК и самого ВРК формально стоял левый эсер П. Е. Лазимир, но зачастую решения принимались большевиками: Л. Д. Троцким, Н. И. Подвойским, В. А. Антоновым-Овсеенко. Поэтому, можно говорить, руководил восстанием прежде всего "пария революции" Лев Троцкий.

Начиная с 1918 года здание занимают органы городского управления — Ленинградский городской Совет депутатов трудящихся и городской комитет ВКП(б)/КПСС (вплоть до 1991 года). С 1996 года Смольный служит официальной резиденцией губернатора Петербурга.

Вот такие вот дела.
А какие символы Революции помните Вы?
Приятного времени суток.

Колоницкий Б.М. Политические символы и борьба за власть в 1917 г. Меня зовут Борис Михайлович Колоницкий. Я старший научный сотрудник Санкт- Петербургского филиала Института российской истории РАН, кандидат исторических наук. Основная тема моих исследований - история российской революции 1917 года. Этому я посветил лет двадцать своей жизни, различным сюжетам, связанным с историей русской революции 1917 года. В этом году я выпустил книгу, которая посвящена политическим конфликтам вокруг символов в 1917 году. Почему эта проблема мне кажется очень интересной и очень важной. История русской революции для нас несколько особа, хотя не всегда мы это хотим признать. Дело в том, что в советское время столь много говорили на эту тему, столь много мифов было с этим связано, что в обществе возник естественный протест против этой темы, некоторое отталкивание от этой темы. Вместе с тем и реальная история 1917 года, и мифы вокруг 1917 года, они живут в нашей повседневной политической жизни, они иногда получают новую жизнь, от них отталкиваются. И поэтому попытаться рационализировать свое сознание, попытаться разобраться, как там было на самом деле, хотя разобраться, как было на самом деле, очень сложно и, наверное, никогда мы до конца и не поймем этого, но как-то приблизиться к истине - это очень необходимо. Но когда мы говорим о таком грандиозном событии, как революция 1917 года, на чем мы можем сосредоточить свое внимание? Ведь невозможно описать все конфликты, которые были в то время, в которых были задействованы миллионы людей. Речь идет о выборе тем, о выборе сюжетов. И тут было бы логично остановиться на проблеме власти. Ведь власть - это центральный вопрос всякой революции. Собственно, большинство историков и шло по этому пути. Если мы просмотрим, постараемся просмотреть каталог огромной библиотеки, посвященной революции 1917 года, то мы увидим, что большая часть книг посвящена либо институтам власти, то есть Временному правительству, местным органам власти, в частности, советам, комитетам, либо политическим партиям: большевикам, меньшевикам, эсерам, кадетам; либо политическим вождям, и эта тема, пожалуй, особенно развита, и в общих работах по истории российской революции именно эти сюжеты занимают особое место. Посмотрим многие советские учебники и общие книги. Мы видим, что очень часто история российской революции сводится к биографии Ленина. Если мы посмотрим многие тексты, созданные политическими противниками большевиков, созданные на Западе в период холодной войны или сразу же после холодной войны, мы увидим, что, оценивая события революции, естественно, с совершенно противоположных позиций, структуру повествования они сохраняют такую же. В центре их повествования очень часто Ленин, но в условиях революции власть что-то такое особое. Вообще, революцию мы можем определить как особое такое состояние власти. Мережковский очень точно сказал: "Революция - это расплавленное государство. Государство - это застывшая революция". Можно, с другой стороны, революцию представить какими-то кристаллами, помещенными в другую температурную обстановку, они исчезают, растворяются в растворе, а потом, когда ситуация меняется, застывают. С одной стороны, они связаны с предшествующим кристаллом, с другой стороны, представляют собой нечто новое. Так вот и государство на стадии революции меняется, проходя через такое расплавленное или растворенное состояние. Таким образом, если в так называемые "нормальные" периоды мы можем говорить о понимании государства, изучая его институты, различные государственные структуры, различных государственных деятелей, то для периода революции этого явно не достаточно. Мы должны изучать среду, в которой помещены эти институты власти. И тут нам может помочь такое обществоведческое понятие "политическая культура". Словосочетание "политическая культура" употребляется очень давно, но новую жизнь оно получило, пожалуй, в 1960-е годы, и это связано с именем такого американского исследователя, как Алманд. Он исходил из того, что в 1950-е годы и ранее возникла такая проблема: почему различные государственные структуры, почему различные конституции в разных условиях действуют совершенно по-разному, и было высказано такое предположение, которое мне кажется достаточно интересным, что это зависит от политической культуры, от установок граждан, от политических традиций. Это понятие стало сразу очень широко использоваться, и вошло в повседневную политическую жизнь, употребляется к месту и очень часто не к месту. Само по себе тиражирование этого понятия служит доказательством его востребованности. Существует масса определений политической культуры. Но никто, пожалуй, не отрицает, что важнейшим элементом политической культуры является политическая традиция. Никто не может отрицать, что важнейшим элементом политической культуры являются символы, политические символы. Политические символы играют важную роль в политических процессах, выполняют различные функции. В своем исследовании я попытался посмотреть, какие конфликты протекали вокруг символов, как они использовались различными противоборствующими силами, как они переводились, потому что один и тот же символ воспринимался иногда совершенно по-разному. Я должен честно признаться, что одним из побудительных мотивов для меня заняться этим сюжетом, заняться этой темой был мой опыт периода перестройки и после перестройки, потому что для меня в этот период стало ясным, что иногда политические программы, официально формулируемые играют в политической жизни гораздо меньшую роль, чем яркие мобилизующие политические символы. Я представил себе, что лет через двадцать какой-нибудь добросовестный историк будет изучать причины политической победы президента Путина на президентских выборах, и он выявит для себя избирательную программу президента Путина и будет изучать ее внимательно пункт за пунктом и сравнивать с избирательными программами других кандидатов. И мы, живущие сейчас, понимаем, что вовсе не программа была каким-то важным решающим фактором, гораздо большее значение в мобилизации сил в поддержку Путина сыграли яркие образы, сыграли яркие символы. Но, изучая революцию 1917 года, мы сосредотачиваемся на политических партиях, на их политических программах, иногда на методах донесения этой пропаганды до масс, а за пределами нашего внимания остаются более важные, хотя и, может быть, более простые вещи, игравшие непосредственную роль в политической борьбе. В России в канун февральской революции 1917 года сложилась очень развитая политическая субкультура, субкультура подполья. Когда говорят об особенностях дореволюционной России, то упоминаются очень многие вещи: развитость или недостаточная развитость гражданского общества, традиции общины, особенности православной церкви. Я думаю, любой студент, изучающий русскую историю, этот список особенностей России, которые могут объяснить ее последующее развитие, может дополнить. Но мне кажется, что мы забываем еще один, очень важный и очень интересный фактор. И этот фактор в России существовал на протяжении нескольких десятилетий - политическая контр-система, политическое контр-подполье, и она воспроизводилась. Это делает Россию несколько особой. Можно, конечно, сказать, что и в других странах существовала, а иногда и существует очень развитая система политического подполья. Мы можем вспомнить Ирландию, Польшу, Южную Африку, но в каждом из этих случаев речь шла о политической борьбе, о различных конспиративных организациях, направленных против национального угнетения в той или иной форме и этнического угнетения. В случае с Россией положение было совершенно другим. Возникает вопрос: почему российское подполье так и существовало, не смотря на высокую эффективность российской полиции? Можно высказать несколько предположений. Одно из них таково: российское подполье оказалось весьма способным к политическому символо-творчеству, к созданию символов. Это было важное средство обеспечения единства, важное средство мобилизации, важное средство привлечения молодежи. На развитие российской революционной традиции большое влияние оказали французская и польская революционные традиции. Многие революционные песни являли собой перевод с французского, с польского, наиболее известная революционная песня, ставшая практически гимном революционного подполья, русская Марсельеза, которую чаще называют рабочая Марсельеза, слова которой были созданы Петром Лавровым, это был, может быть, его поступок жизненный, который не вполне оценивается сейчас. Возможно, на российскую историю он оказал не меньшее влияние созданием этого стихотворного текста, чем своими философскими произведениями. Так или иначе, в России после первой русской революции эти символы революционного подполья: песни, красный флаг, оказались тиражированными, проникли в широкую среду. Эти символы легко оформляли любой протест, даже и тогда, когда он и не был прямо связан с деятельностью социалистических партий. Среди историков существует большая дискуссия о февральской революции. В какой степени была февральская революция стихийной, и в какой степени организационный момент, организация сыграла свою роль. Одни авторы выделяют роль немецких денег или немецкой агентуры в провоцировании февральской революции. В свою очередь, германская пропаганда, а также немецкие генералы в своих мемуарах указывали на роль английских денег в создании русской революции. Существует такая тенденция преувеличивать роль российских организаций, тайных, конспиративных, которые иногда именуют российским политическим масонством. Они действительно существовали, но, на мой взгляд, их влияние иногда преувеличивается. Наконец, в советское время всячески подчеркивалось, выделялось и преувеличивалось влияние партийных организаций большевиков в российской столице в феврале 1917 года. На мой взгляд, невозможно отрицать стихийное начало февральской революции. Но тут возникает довольно сложная проблема. В какой степени мы можем противопоставлять стихийность и организованность, в какой степени эти понятия являются полярными. Наверное, было бы точнее сказать, что не может быть ни стопроцентной организованности, ни стопроцентной стихийности. И тут перед нами встает вопрос о самоорганизации революционного движения в феврале 1917 года. Как толпы людей или группы людей превращались в манифестантов, в демонстрантов. И мне представляется, что важнейшую роль в этом играли как раз известные распространенные символы революционного подполья. В первую очередь, рабочая Марсельеза и красный флаг. Кроме того, следует сказать, что во многих городах существовала своя особая революционная традиция, существовала она и в российской столице, в Петербурге. Не случайно манифестанты инстинктивно стремились на традиционные места манифестаций и демонстраций. Таким местом был Невский проспект и, в первую очередь, пространство перед Казанским собором. Таким образом, эта самоорганизация толпы, масс в феврале 1917 года, она была во многих отношениях подготовлена десятилетиями культурно-политического творчества. Что произошло дальше? Какое значение имели символы новые и старые, какого было отношение к ним? Отношение было различным. Временное правительство старалось сохранить элементы государственной символики. Так на новой государственной печати Временного правительства оставался орел, правда, он был лишен корон и скипетра, державы, ордена Андрея Первозванного, такой демократизированный, республиканский орел. Иногда утверждают, что таким образом появился новый государственный герб России, это не совсем верно. Хотя республиканский орел без корон украшал новые денежные знаки, в том числе и знаменитые "керенки", Временное правительство не приняло никакого решения, которое делало бы двуглавого орла государственным символом. С чем это было связано? Это было связано с тем, что в массовом сознании двуглавый орел в любом виде - с коронами, без корон - очень часто воспринимался как символ старого прошлого. И на некоторых открытках, изображающих революцию, символизирующих революционный переворот, орел воплощал старый режим, и солдат, уничтожающий орла, являлся символом новой, побеждающей жизни. Можно говорить об отношении к разным символам. Например, в вооруженных силах очень острые конфликты развернулись вокруг погон, символа офицерской власти. Это привело к тому, что в апреле 1917 года сначала Балтийский флот отказался от погон и был издан соответствующий приказ Командующего Балтийским флотом, а затем под давлением этого самого мощного флота и Морское министерство приняло решение о реформе военно- морской формы. Офицеры получили нарукавные знаки отличия, такие нашивки на рукавах, а матросы оказались вообще без каких-либо знаков отличия, и это было предметом их гордости. Они считали, что таким образом они следовали принципам равенства, свобода и свысока смотрели на сухопутные войска, которые сохраняли еще наплечные знаки отличия. Действительно, солдат или матрос, срывающий погоны с офицера - это такой зрительный образ российской революции. Однако если мы представим себе эту картину, мы далеко не всегда поймем, что стоит за этим конфликтом. В некоторых случаях это - разжалование офицера, который подозревается в предательстве, либо с точки зрения солдат является недостойным носителем погон. В данном случае, хотя солдаты или матросы срывают погоны с офицера, они тем самым подчеркивают почетное значение погон, то есть офицер является недостойным их носителем. Но иногда борьба с погонами является принципиальной борьбой, борьбой со старым режимом, борьбой за полное уравнение. У нас нет никаких свидетельств, чтобы какая-либо партия, в том числе и большевики, сознательно стимулировала эти конфликты вокруг погон. Можно точнее сказать, что они были стихийными, с теми оговорками относительно стихийности и организованности, которые я высказывал ранее. Но большевики не могли игнорировать это анти погонное уравнительное движение. И после своего прихода к власти, через некоторое время они принимают решение об отмене погон. Очевидно, что это решение пользовалось популярностью, потому что буквально сразу же альтернативные центры власти, которые вовсе не собирались солидаризоваться с большевиками, принимают аналогичные решения. От погон отказываются Центральная украинская Рада, Чехословацкий корпус, Польский корпус, и в годы Гражданской войны погоны, в первую очередь золотые офицерские и генеральские погоны, стали одним из символов старого режима, старого прошлого. И в политических победах большевиков это сыграло немалую роль. Если мы посмотрим на портреты белых генералов, например, на портрет генерала Колчака, то и для многих сторонников февральской революции, которые были противниками большевиков, этот зрительный образ был совершенно неприемлем, он был образом до февральской России. И это, на мой взгляд, имело немалое значение. Можно говорить об этом больше, но белое движение в ходе Гражданской войны выглядело гораздо более реакционным и консервативным, чем оно было на самом деле. Образ в этом отношении сыграл с белым движением очень плохую шутку, образ был очень плохо найден, он негативно отразился на судьбе белого движения. Вернемся к февральской революции. В ходе февральской революции фактически общенациональным символом стал красный флаг. А роль общенационального гимна играла рабочая Марсельеза. Рабочую Марсельезу играли при встрече министров. Когда играли гимны союзников, то после этого играли и русскую рабочую Марсельезу, она немного отличалась от французской Марсельезы, она была более медленной. Роль государственного символа исполнял также красный флаг. В свое последнее наступление русская армия в июне 1917 года пошла под красным флагом. Над Зимним дворцом, когда Керенский там находился, также поднимался красный флаг. И это было очень важно. Дело в том, что после февральской революции в России существовал политический плюрализм, конечно, с какими-то ограничениями, так как сторонники монархии не всегда могли достаточно полно выразить свою позицию, но по сравнению с другими воюющими странами Россия была государством удивительной свободы. В области политики явно существовал политический плюрализм. Но если мы говорим о символической сфере, о сфере политической символики, то фактически после февральской революции эта сфера была монополизирована символами революционного подполья, которые были связаны с символикой социалистического движения. Красный флаг, рабочая Марсельеза, красные банты, я думаю, что это оказало очень серьезное влияние на историю нашей страны. Дело в том, что миллионы людей приобщались к политической жизни впервые после февральской революции. Интерес к политике был огромный. Колоссальным был спрос на политическую литературу, но очень часто политическая литература не удовлетворяла этих неофитов политической жизни, она была слишком сложной, слишком непонятной, слишком отвлеченной. И на самом деле первичным инструментом политической социализации, средством обучения политике, приобщения к политике была политическая символика. И не редко активисты 1917 года описывали ситуацию с помощью образов политической символики. Очень часто в листовках, в речах, в письмах есть цитирование буквально революционных песен. И имела очень большое значение сама по себе картина мира, предлагавшаяся революционной символикой, она вряд ли могла способствовать созданию атмосферы гражданского мира, к чему призывало Временное правительство, скорее наоборот, могла способствовать углублению революции и психологической и культурной подготовке к гражданской войне. Посмотрим содержание революционных песен. Революционные песни весьма и весьма похожи. Во всех революционных песнях существует противопоставление, временное противопоставление, настоящее противопоставляется будущему. Настоящее очень часто сравнивается с мрачной тюрьмой, цепи, решетки, такие атрибуты настоящего, это мир насилия, мир старости, мир смерти. Напротив, мир будущего светел, ясен, это новая жизнь, это мир свободы вечной. Каков же путь перемещения из настоящего в будущее. Во всех песнях существует представление о бое, очень часто это последний бой, последний и решительный бой, очень часто он сравнивается со страшным судом. И люди, описывающие свое состояние после февральской революции, очень часто и пользовались этими образами. Себя они ощущали людьми, преодолевающими прошлое, находящимися в состоянии вот этого боя и может быть находящимися уже на начальном этапе новой жизни, которая обещалась всей революционной символикой. Интересно, что после февральской революции создаются новые революционные символы, в том числе и новые песни. Они не были такими яркими, они не стали такими популярными, они повторяют те же блоки, что и традиционные, старые, популярные революционные песни. Но что меняется? Меняется время. Вот этот мир старости, мир тюрьмы, мир насилия описывается, как прошлое, то есть себя они ощущали в момент наступления новой жизни. Что еще более интересно, что еще более потрясающе, старые песни стали петь по-новому, происходит изменение времени. Например, до 1917 года в России Интернационал пелся так: Это будет последний, решительный бой. То есть момент грядущей мести, момент страшного суда над эксплуататорами, над грабителями, он рассматривался как нечто, что еще должно настать. Как мы все знаем, с 1917 года стали петь: Это есть наш последний и решительный бой. И также меняется время и в других революционных песнях. Таким образом, революционные символы оказались очень серьезным оружием радикализации, углубления революции, подготовки страны к гражданской войне. И в этом положении и многие министры Временного правительства, и многие ведущие деятели умеренных социалистов, большинство меньшевиков и эсеров оказывались в весьма сложном положении. Они, с одной стороны, не могли отказаться от своих старых символов, любимых и дорогих, они способствовали их распространению. Но вместе с тем они не могли не осознавать столь радикализующего потенциала этих революционных символов. Иногда они призывали не воспринимать революционную символику буквально. Они говорили: "Сейчас это просто символы. Сейчас мы не должны идти дорогой насилия и крови, к которой буквально призывала вся система революционных символов". Но в то время это было наивно. Конечно сейчас, многие французы, поющие Марсельезу, вовсе не стремятся выполнять все свирепые призывы, содержащиеся в этой песне. Современные французы воспринимают Марсельезу "просто как символ". Но в 1917 году наши предки воспринимали всю систему революционных символов, как призыв к непосредственному действию, как пособие по непосредственным политическим действиям. Объективно это способствовало большевикам и их политическим союзникам. Фактически им ничего не пришлось менять в их политической символике, которая получила статус государственных и национальных символов после февральской революции, неформально во многих случаях, хотя иногда и формально. Большевики придали этой символике, красному флагу, революционным песням новый статус, статус официальных символов. Правда при этом менялась иерархия этих символов. Например, роль главной революционной песни стала играть не рабочая Марсельеза, которая потом в историческом сознании стала восприниматься как символ февраля, а Интернационал. Но так или иначе вся эта символическая ситуация способствовала большевикам. Одной из их важнейших политических побед было то обстоятельство, что они смогли использовать эти символы, как свои. Во многих отношениях это способствовало тому, что и многие сторонники февральской революции, на самом деле разных взглядов, воспринимали власть большевиков как легитимную. Сам факт отношения к революционной политической символике раскалывал лагерь потенциальных противников большевиков.

Революция - это стремительный порыв, в котором важно простым и емким знаком указать путь огромным человеческим массам. Октябрьская социалистическая революция дала своим последователям целый ряд новых символов, на долгие десятилетия ставших бессменными указателями «верной дороги».

Колыбель советских знаков

Настоящая революция несет в себе смену социально-экономической формации и Октябрьская социалистическая революция стала не просто рубежом, на котором старые элиты сменились новыми. Мятежный октябрь 1917 года стал не только точкой отсчета новой вехи политической истории страны, он еще ознаменовался (как в прямом, так и в переносном смысле слова) и актуализацией знакового пространства бунта, попранием прежних и рождением новых символов. Мощь революционного переворота 17-го года была столь велика и тотальна, что ее символы стали не просто артефактами эпохи, они превратились сперва в знаки отличия новой элиты, а затем на долгие десятилетия закрепились в арсенале атрибутики советской власти.

Уверенно следуя своей жестокой программе боевого революционного и организационного строительства коммунистического общества, лидеры страны Советов беспощадно, «до основанья» свергали старую власть с ее сакральными символами, а затем твердо укореняли свою собственную символику. Борьба со старыми символами была логичным продолжением борьбы классовой, борьбы верований, идеологий и ценностей. Создание собственной системы символов, знаков и эмблем являлось для большевиков задачей далеко не второстепенной важности - вколачивание новых смыслов в сознание народных масс было для новой государственной власти одной из важнейших целей в идеологической сфере.

Таким образом, возникла потребность в создании, по меньшей мере, двух категорий символических знаков - пропагандистских и идентификационных.

Пропагандистская символика отвечала за распространение коммунистических идей. Их необходимо было облечь в простые и понятные образы, близкие и мятежной (зачастую состоящей из инородцев) интеллигенции, и понятные дезориентированной безграмотной массе народа - красное знамя, факел, серп и молот, звезда.

Кроме того, людей необходимо было «пометить», оделить «своих» от «чужих», предлагая каждому простую форму выражения сделанного политического выбора. Для этого была создана символика идентификационная - бант, лента, гвоздика.

Здесь сразу хочется отметить одну очень любопытную и существенную с точки зрения анализа символических инструментов деталь - на заре становления молодой советской республики большевики из-за нарушения многих социальных, профессиональных и личных связей, а также в силу неприятия новой власти многими журналистами и деятелями культуры, не получили широкой поддержки в средствах массовой информации. Кроме того, значительная часть населения, готового поддержать власть советов, была попросту неграмотной. В следствии этого особую роль в деле агитации приобрели именно визуальные средства массовой информации (и, в первую очередь, транспарант, плакат, эмблема).

Благодаря своей простоте, выразительности, ясности, легкости воспроизведения, а главное, благодаря возможности обращаться не только к сознанию, но и к иррациональному бессознательному началу зрителя, символы новой власти оказались востребованными. Их популярность стала стремительно расти как среди гражданского населения, так и среди военных.

Отдельно стоит отметить и третью категорию символов, неразрывно связанных с революцией большевиков, но входивших в советский пантеон по мере развития аппарата коммунистической мифологии. Это символы-легенды - крейсер «Аврора», броневик, собственно вождь мирового пролетариата Владимир Ульянов (Ленин), «колыбель» революции - Петроград, буревестник, неологизмы (в частности, имена), красные галстуки и т.п.

Но перед тем, как приступить к описанию и анализу революционных символов, нельзя не отметить, что перед тем, как насаживать их в сознания народных масс, большевики сперва взялись за искоренение символов старой власти. Уже после февральской революции имперские гербы, вензеля и атрибуты царской власти активно начали уничтожаться и вымарываться. Уже к октябрю 1917 года они практически повсеместно были поруганы. Олицетворяя в глазах революционеров власть сатрапов и прежнюю «неправильную» жизнь, сложные и вместе с тем изящные по своему изобразительному решению имперский герб, корона, скипетр, держава и двуглавый орел, становятся символическими антагонистами новой грубой и нарочито упрощенной до примитивизма символики большевиков. И это понятно - даже по своей стилистике новая символика должна была олицетворять собой начало новой традиции, нулевую точку отсчета, за которой начинается «новая история», новая формация человека - советский народ.

Но ничто не появляется ниоткуда и не бывает правил без исключений. И потому, начиная обзор революционной символики, хочется начать именно с исключения, с малоизвестных, но весьма знаковых символов революционной борьбы. Тем более, что они напрямую заимствованы из православной традиции.

В первую очередь, речь идет об образе святого Георгия Победоносца. Сюжет борьбы героя с Змием - один из самых тиражируемых в плакатах первых лет советской власти. Он появляется как в почти неизменном виде на фоне Кремля или красного флага, так и в стилизованном художественном решении, где на месте Георгия Победоносца изображен красноармеец, а в качестве Змия выступают Антанта и Врангель.

Кроме того, первые советские художники-пропагандисты совершенно не чурались заимствовать образ Рая (в качестве «воплощенного Парадиза» изображалась Москва). Также какое-то время агитаторы переносили на свои плакаты композицию житийной иконы с клеймами.

Продолжение следует...

15-12-2015, 17:39

Символ в виде пятиконечной звезды появился, безусловно, задолго до революции 1917 года. И в каждое время, для каждой культуры она имела свой, вполне определенный смысл. Символ звезды, впервые наделенный смысловой нагрузкой в древнем Шумере, получил невиданное распространение.

Использовать звезду в качестве знака военного отличия стали сначала во Франции, - вскоре после Великой французской революции. Потом символ переняли и другие страны. Не стала исключением и Российская Империя.

В 1827 году по указу Николая I золотые звездочки украсили эполеты, а после их отмены перекочевали и на погоны. В различных видах звездочки, как знаки различия, просуществовали вплоть до Февральской революции, после которой Временное правительство отменило погоны. Правда, исчезнув с погон, пятиконечная звезда ненадолго переместилась на морские фуражки, где ей отвели место прямо над якорем.

Но вскоре случилась другая революция, Октябрьская, и вот после нее звезда получила поистине широкое распространение.

На роль отличительного признака Красной Армии как нельзя лучше подошла уже известная всем пятиконечная звезда. Принято считать, что впервые красная звезда в качестве отличительного знака красноармейцев появилась 15 декабря 1917 года. Символ был достаточно удобным по многим параметрам: во-первых ее впервые использовали французские революционеры, к которым новая власть питала симпатию; а во-вторых, несмотря на то, что звезды были еще на погонах офицеров царской армии, они не были таким же символом монархии, как двуглавый орел.

Широкую известность старый новый символ получил после упоминания в газете «Известия» от 19 апреля 1918 года. Заметка гласила о том, что Комиссариатом по военным делам был утвержден чертеж нового знака в виде красной звезды с золотистыми молотом и плугом. Официально красную звезду утвердил своим приказом Л.Д. Троцкий. Случилось это 7 мая 1918 года. Приказ четко обозначил, что «красноармейский значок есть принадлежность лиц, состоящих на службе в Красной Армии». Все те, кто не состоял в рядах Красной Армии, должны были снять знаки различия в виде красной звезды: за неисполнение приказа виновные могли быть переданы суду военного трибунала.

С новым символом сразу же случился казус: ненавистники нового строя, увидев новый знак сразу припомнили и сатанистов, и масонов. Повод, кстати, дали сами большевики: на первых нагрудных знаках (до того, как звезда перекочевала на головные уборы, она носилась именно на груди) звезда была расположена двумя лучами вверх. Вскоре после этого звезде придадут правильное положение, а сами комиссары поторопятся объяснить значение нового знака всем желающим: « Красная звезда Красной армии – это звезда Правды. На красной звезде изображены плуг пахаря-мужика и молот молотобойца-рабочего (…) это значит, что Красна армия борется за то, чтобы звезда Правды светила пахарю-мужику и молотобойцу-рабочему (…) Она есть звезда счастья всех бедняков, крестьян и рабочих».

Но на этом история Красной звезды не заканчивается.

В январе 1919 шитые звезды окончательно закрепятся на головных уборах красноармейцев. Поменяется не только расположение, но и сам внешний вид звезды: сначала плуг заменит серп, а чуть позже изменится и начертание лучей, - они станут прямыми, а не закругленными, как на первых вариантах. Именно в таком виде звезда окончательно укрепится сначала в Красной Армии, а потом и вовсе станет одной из составляющих герба СССР (правда уже без изображения орудий труда, - чтобы не повторять военную эмблему).